Валькирия [= Тот, кого я всегда жду ] - Мария Семенова

Я смотрела на мореходов, по одному перелезавших через борта,и меня колотило. Я стояла около дядьки и держала лук наготове. Мой лук.Берёзовый да можжевеловый, оклеенный оленьими жилами и берёстой. Его натянуть –что поднять за шиворот сестрицу Белёну. Он достался мне в наследство отдедушки; хороший лук, если ухаживать, не дряхлеет. Сам дядька задумался бы,прежде чем браться за его тетиву.

Варягов оказалось не более двадцати, но против нас это быластрашная сила. Правда, половина тут же растянулась на травке – видать,соскучились в море, – и лишь несколько начали подниматься наверх. Впередишёл высокий воин с обвязанной головой. Мы сразу поняли, что это был вождь.Вожди всегда идут первыми, если неведомо, чего ждать.

Дядька облизнул губы и сказал мне почему-то шёпотом:

– Останови-ка его.

Подходившие были ещё далековато. Мой лук заскрипел, дрожа отнатуги. Я прикинула расстояние и ветер и выпустила стрелу. Все глаза метнулисьза ней. Стрела очертила дугу и ударила в землю как раз возле ног шедшегопервым. Ай да я!

Варяг остановился. Поднял голову, глянул на нас, потом наторчавшее древко. Конечно, он понял предупреждение. И страх, его породивший.

Воинам вокруг него наша выходка показалась обидной, нопредводитель их удержал. Встал так, чтобы мы хорошо его видели. Расстегнулпояс, сложил наземь ножны с длинным мечом. И неспешно пошёл, один, безоружный,к нашему тыну.

Была на нём красно-бурая льняная рубаха и штаны из тонковыделанной кожи. При всякой погоде в такой одёже весело телу. А ростом он быледва не с наши ворота, но двигался неожиданно мягко и легко, ни дать ни взятьлесной кот, в котором под пёстрой шубкой не заподозришь костей.

Подойдя, он остановился и некоторое время стоял неподвижно имолча, уперев руки в бока… Сразу шестеро стрелков держали его на прицеле, и моястрела была одной из шести. В этакой близи она ударит крепче гвоздя под молотком,не спасут ни шлем, ни кольчуга, да при нём их и не было. И тем не менее он небоялся. Вот так. Мы боялись, а он, под смертью стоявший, нас не боялся. Мнеказалось, он чуял наш страх, истекавший в щёлочки тына. Это тоже был поединок,и я уже видела – хвастаться придётся не нам.

– Ну что, добрые люди? – сказал он наконец. Неочень громко сказал. Но так, что мы слышали. – Всех гостей стреламипривечаете? Или меня одного?

Я покосилась на дядьку, но дядька молчал.

– Там мои кмети, – кивнув в сторону берега,продолжал мореход. – Они называют меня Мстивоем Ломаным, а иногда ещёвоеводой. Хотели мы выспаться у очага, да поесть, да в бане погреться… Чтосдумаете, добрые люди? Рати не побоитесь, и мы ведь не побоимся. И уж самивозьмём что пожелаем, просить больше не будем. А миром кончить решите –открывайте ворота. Да прежде выдайте мне того, кто у вас тут так зол стрелыметать.

Он говорил по-словенски понятно и без запинки, но почти вкаждом слове, как седина в чёрной лисе, проскальзывало чужое. Кончив, он повернулсяи так же неторопливо зашагал прочь, не дожидаясь ответа. У него был широкий ировный шаг человека, привыкшего, чтобы перед ним расступались. Мстивой,подумала я. Мстящий Воин. Хорошее прозвище для вождя. Как его на самом делезовут? Луки в наших руках поворачивались ему вослед, потом по одномуопустились. Подойдя к своим, он что-то сказал, ткнув пальцем через плечо.Послышался смех.

Тогда я отвернулась от варягов и сразу встретилась глазами сдядькой. И удивилась, каким чужим и незнакомым было его лицо. А братья,стоявшие подле, тихонько, бочком, отодвигались в сторонку. Как будто рядом сомною почему-то стало опасно.

Кажется, я недоумённо сморгнула, и дядька из незнакомогосделался злым:

– Слыхала, что ли? Ступай!

Тут я начала понимать, что происходило. Я ещё двигалась идышала, но для всех я уже умерла. Вот когда даже мысли во мне онемели, неговоря уже о руках и ногах. Я только порадовалась каким-то краем сознания, чтомать в избу убежала и не увидит. Всё правильно, моя стрела, мне и честь. Плохимстарейшиной был бы дядька, вздумай он меня укрывать. Но я едва оторвала отземли ногу, делая шаг к воротам. И кто-то из братьев толкнул меня в спину,чтобы поторопилась. А ну осерчают грозные пришлецы, с мечами падут нанеучтивых…

Я не помню, о чём думала. Должно быть, ни о чём. Я подошла кворотам, как во сне. Вот раздвинулись тёсаные, с младенчества знакомые створки…Парни отворачивались, пряча глаза. Наверное, им было стыдно моей трусости, моихтряских коленок. На моём месте любой из них выглядел бы краше. Наверное. Я незнаю. Я миновала ворота и оглянулась.

– Поди! – прикрикнул дядька сердито. – Чегохочешь, чтобы всех из-за одной тебя порубили?!

Я отступила, ворота захлопнулись. По ту сторону осталисьсестрёнки и мать, сам дядька и вся моя прежняя жизнь… Я теперь была сама посебе, отрезанный край. Никто не придёт мне на выручку, ни братья, ни Молчан, ниТот, кого я всегда жду.

Почему я не кинулась в сторону, не попыталась скрыться влесу? Не догадалась – слишком крепко запеленал меня страх. Я видела перед собойтолько варягов и тропку, по которой надо было сойти. Меня выдали на расправу,вот я и шла – умирать…

Потом я запнулась о камень и вспомнила, что при мне был мойлук. И выдернула старого друга из налучи, кидая к жилке стрелу. Спасти не спасёт,но лучше с ним, чем без него.

Воины кучкой стояли вокруг упавшей стрелы. Мне показалось,они смотрели не зло, больше насмешливо. А я не спускала глаз с вожака. Его мечопять висел у бедра, почему-то справа, тяжёлый меч с забавными рожками нарукояти. Сейчас вытащит и…

Какой же он был огромный. Более чем на голову выше меня, имой ужас его ещё увеличивал. Горбоносое худое лицо казалось вылинявшим отзастарелой усталости, несвежая повязка присохла ко лбу, а волосы и борода былина две трети седыми, и оттого он сперва показался мне если не старым, такпожитым. Он смотрел не мигая, и глаза тоже были какие не всякий день встретишь.Светло-серые у зрачка и будто углём обведённые по краю… Ой, щур, спаси меня,щур!..

Но тут в жестоких глазах что-то затеплилось, и МстивойЛоманый улыбнулся:

– Опусти лук, дитятко… Убьёшь ещё ненароком.

Я осторожно ослабила тетиву и почувствовала, как свелопальцы на древке стрелы. А в голосе варяга была вроде жалость с презрениемпополам. Он же видел, как коверкал и ломал меня страх.

– За кого вышел, вихрастый? – спросил вождьнеожиданно. – За отца небось? Или за брата?

Подле этого мужа мне притворяться парнем было всё равно чтохудой поганке в лесу – белым грибочком. Но, как ни странно, он ничего ещё незаподозрил. Он настолько не ждал девки, что с трёх шагов не заметил женскихоберегов на моей рубахе вместо мужских. Добро…

– За себя, – сказала я сипло и кашлянула. Настеперь разделяли считанные сажени, и один из варягов, усатый, плотно слепленныймолодец, двинулся ко мне, протягивая руку: